Если скажет поэт «минет»…

Если скажет поэт «минет»,
То как будто б он не поэт.
Если скажет поэт «гандон»,
То как будто поэт не он.
Но зато — что ни день, то хит —
Он обязан строчить стихи,
Даже если в них — «кровь-любовь».
Будь хоть даже «любовь-морковь»
У таких вот поэтов, но
Их не вздумай назвать «говно».
Он поэт, и не смей мешать!
У него же того, душа,
А ты ложишь лингам большой
На поэта с его душой!
Пусть он пишет и вкось, и вкривь,
От евонных тепло от рифм,
И пусть беден его язык,
Он духовней тебя в разы.

Пусть бы даже и так. Говно
Остаётся им всё равно.

С 8 февраля по 7 марта 2019

Джузеппе Жёстко. Альмаухль feat Hanna Pru

Джузеппе проснулся в полчетвёртого утра от странного чувства, будто бы на него кто-то смотрит. Он ощутил странное сдавливание в голове, лоб покрылся липкой плёнкой испарины, во рту он почувствовал вкус тухлых улиток. Сквозь мутное стекло окна на него пырился Глаз Бездны, висящий в небе, в нимбе из морщин… Джузеппе приподнялся и замер…

Он давно созерцал его. В клубах любимого им канабиса еще с подросткового возраста он улавливал присутствие Глаза Бездны. Или он наоборот хотел скрыть, смягчить его взгляд? Признаться себе в этом он до сих пор не решался, хоть и взял псевдоним Джузеппе Жестко. Не был он жестким, как ни крути.

Он встал, и сделал несколько шагов походкой, какой обычно ходят курицы, которым только что отрубили голову. Подошёл к окну. Видение никуда не пропало. «Что же теперь делать?» — подумал Джузеппе — «Всю жизнь я видел его как через мутное стекло, а теперь вижу его лицом к лицу». От окна шёл метафизический холод. Внимание Джузеппе привлекли грабли, прислонённые к стене…

Если ты не знаешь, как быть с непредсказуемой сущностью — поведи себя непредсказуемо. Именно так он запомнил отрывок из Кастанеды, где дон хуан пытался поймать волшебного оленя.
Джузеппе взял грабли и стал водить ими по дредам, имитируя долгое и спокойное рассчесывание. Как минимум, это дало некоторое время и даже его успокоило. Или просто его внимание в эти минуты перевелось с ощущения метафизического холода на человеческое бытие. Расчесываясь граблями, он будто все более утверждался в человеческой форме. Нелепость действия наполняла его внезапной уверенностью, что и было ключом к получению перевеса на ринге метафизики. Везение и ценный опыт в одном флаконе. Но времени на лишние мысли не было. Его осенило, что нужно замкнуть себя в магический круг, но чем…?

Не выпуская граблей из рук, он взял большой чёрный маркер, и нарисовал на окне психический крест. Глаз Бездны понимающе подмигнул ему, указывая на то, что озарение было правильным. Он осмотрелся в комнате — там ему нечего было больше делать. С граблями и в тапочках, Джузеппе вышел в подъезд, залитый загадочным светом. Казалось бы, ничего не предвещало, но он увидел их — семь девочек-гоблинов, ростом 60 сантиметров, в остроконечных шапочках и бронелифчиках, прятались за мусоропроводом. Но он их всё равно заметил.

Раз уж их семеро, значит, я что-то вроде Белоснежки. Главное, не есть ничего. И кто знает, чего вообще от меня ожидают те, кто затеял эту игру?
Он разозлился на этих невидимых соперников. Раз уж я их не вижу то игру их точно могу разъ*бать. Реп игру я не разе*ывал.
Он достал маленького джузеппе из широких джинс и направил на девочек мощную струю

И тут случилось страшное. Маленький джузеппе отрастил лапки как у ящерицы и хвостик, хитро извернулся, и убежал, скрывшись за мусоропроводом. Не долго думая, большой Джузеппе бросился догонять свой причиндал, размахивая граблями. Он уже не обращал внимание на гоблиних. Но атрибут оказался очень проворным, и он уже запыхался бегать по лестницам, и потерял надежду его поймать, и тут почувствовал, что его кто-то тянет за дредину. Он обернулся, и там стояла гоблинша, та, у которой была самая длинная остроконечная шапка. Она держала в руках беглую часть его тела, и хитро улыбаясь, сказала «Хочешь заполучить его обратно?»

Он собирался было сказать да, но вдруг понял, что с гоблинихами надо иметь ухо востро. Как и с их шапками.
— я не против.
— тогда исполни-ка три наши желания
— назови какие а я подумаю. Еще нужен свидетель. С вашим братом только так.
Она щелкнула пальцами, ехидно посмеиваясь.
Из-за мусоропровода вышел мужик в белых спортивках и черной кожанке. Джузеппе вспомнил что это Свидетель из мемов

Первое желание: мы хотим, чтобы ты раздобыл нам нечто такое, чего ни у кого нет, но все об этом говорят.
Второе желание: разработай нам бренд лучше, чем у эппл.
Третье: хотим так упороться, чтобы больше никогда не отпустило.
Свидетель стоял, и моргал пустыми глазками как у рыбы капли. Он не понимал как тут оказался, и ему хотелось домой. Джузеппе смотрел то на свидетеля, то на извивающийся в лапках гоблинки орган. Он подумал «Надо потянуть время, возможно, они исчезнут с криками первых петухов, и всё вернётся на свои места». Сосед этажом выше как раз держал петуха — теперь вся надежда была на него.

Петух оказался бывшим сокамерником соседа. Они сидели вместе под городом Бремен за какие-то дела с музыкальным лейблом. Там у них и завязались отношения.
— джузеппе, ты чего в одних тапках, братишка? Сосед похлопал его по плечу.
— о, у тебя дети? Сладкие мелкие сучки.
— это не мои же. И тут Джузеппе осенило
— нет парни, так разговаривать с дамами нельзя. Пусть даже это и маленькие вредные гоблинши.
И они разом побагровели от злости. Первое требование он выполнил. Во всех мерностях только и трубили о толерантности и уважении в феминистическом ключе. Но к мелким мерзавкам доставшим всех своей ебанутостью такого ни у кого не было. Джузеппе был первым

Толпой они прошли в гостинную соседей-музыкантов. Музыкант Борис выглядел как странствующий тибетский астролог. Он носил длинную бородку с бубенчиком на конце, оранжевую шапку с бахромой и шаманскую накидку поверх свитера с оленями. Петуха звали Содом Капустин, и на самом деле это был широко известный в узких кругах писатель и винтовой торчок, скрывающийся у Бориса то ли от полиции то ли от масонов с иллюминатами — никто уже не помнил. На голове у него, как и полагается петуху, торчал багровый ирокез. Убранство комнаты было одновременно аляповатым и аскетичным. Не было ни столов, ни стульев. Везде лежали соломенные циновки, посреди комнаты на газетке стоял самовар с мухоморами. «4:20» — сказал Борис — «Вы пришли как раз к началу чайной церемонии. На стене вместо ковра висел радужный флаг ЛГБТ с каким-то странным иероглифом. В лампадках клубились благовония, наполняя комнату удушливым запахом русского оккультизма. Борис разлил золотой отвар по маленьким чашечкам. «Коричневых здесь нет, не ссыте».
«А что это за иероглиф?» — спросила одна из гоблинш. «А это ХУМ» — ответил Содом Капустин, и отхлебнул мухоморного чая.

Такой как этот? — проскрипела главная, хвастая перед ним маленьким джузеппе.
Борис даже бровью не повел.
— то что вы держите это хуй. А хум
Борис на секунду задумался и по его лицу будто пробежал солнечный зайчик
— хум, дорогая, это то, что делает хуй, когда проскальзывает в вашу узкую милую щелочку. Нисхождение универсального в человека. Жертва. Потеря я. Когда вы содрогаясь в экстазе забываете себя, ощущая человеческое единство с миром, вот оно. Точка где круг смыкается.
Гоблинша слушала его мурлычащий голос, закусив губу. Глаза непроизвольно закатывались.
Она посмотрела на хуй в своей руке.
— значит, это ключ?

— Ключ от сокровища и есть само сокровище — раздался голос со стороны самовара.
Содом разлил по чашечкам следующую порцию чая, и достал из-за пазухи воблу. Он начал размахивать воблой, как указкой, будтобы всё, о чём он говорил, появляется на невидимом экране перед ними. А оно и появлялось.
— У Осириса была сестра Изида и братец Гор, и был у Осириса с Изидой сын Сет, который когда подрос, решил убить отца, и занять его трон. Тогда Гор стал биться с Сетом, и бились они так яростно, что боги уже думали, что теперь совсем пиздец. И попросили их сражение прекратить. И тогда Сет сказал «приходи, дядя, ко мне сегодня вечером — у тебя такие прекрасные ягодицы, такие мускулистые бёдра!». И ночью фаллос Сета стал твёрдым, и он поместил его между бёдер Гора. Тогда Гор просунул свои руки меж своих бёдер, и принял в них семя Сета. А потом пришёл к Изиде, и она отрубила ему руки, и заменила их на такие же. Потом она помазала член Гора специальной мазью, от чего тот стал твёрдым, и Гор испустил своё себя в сосуд, а Изида из этого сосуда подмешала семя Сету в салат. После этого, Сет и Гор пошли на суд богов, чтобы выяснить, кто же из них легитимный правитель. Боги призвали сперму Сета, и она ответила из болота. Призвали сперму Гора, и она появилась как золотой солнечный диск над головой Сета. Так Гор стал президентом.»
Чай начинал оказывать своё странное воздействие, и у воблы в руках Содома Капустина стали сменяться на лице различные гримасы.
«Да, а Осирис, которого Сет расчленил на 72 куска, был воскрешён — Изида смогла найти все части его тела, кроме члена, тогда она выловила в Ниле рыбу, и приделала её вместо члена — и Осирис тут же воскрес».
В этот момент содомская вобла ожила и стала хватать воздух ртом. Он продолжал.
«Но давайте переместимся на север. У эвенков существует легенда, что раньше у мужчин пенисов и не было вовсе — они росли в лесу, и чтобы зачать детей, женщинам приходилось ходить в лес, и совокупляться там с мухоморами. Но один мужчина решил сорвать гриб, принёс его в чум, а там он к нему взял, и прирос»
«Так же нам знакомо исследование Сергея Курёхина о том, что Ленин был грибом — но курёхин упускает одну важную деталь. Грибы никогда не растут по одиночке. На самом деле, любой революционный мыслитель, любой пророк, любой гений -гриб. И сейчас вы этот гриб съели.»

— поэтому нас целых шесть штук. Точнее, меня. Она поднатужилась, зажмурив один глаз, будто хотела выпустить смачный пукан.
Борис с легким интересом отвел чашку с мухоморным чаем ото рта и обернул взгляд к ней.
Будто кто-то раздавил одну большую упаковочную пупырышку, но из упругого природного материала — с таким звуком от одной из гоблиних отпочковалась еще одна. Сразу в одежде.
Оглядывая завороженные лица мужчин, главная продолжала
— а когда нам нужно разбавить геном, мы делаем это
Тут в ее руке возник маленький джузеппе. Она раскрыла губы и коснулась языком головки.
Сидящий на соломенной циновке Джузеппе задрожал так, что аж расплескал немного чая из чашки себе на джинсы

«Если вы выпьете из бутылки с надписью ЯД, через некоторое время, вы почувствуете что-то не то» (с) Алиса в стране чудес.

Джузеппе чувствовал что-то не то. Его отросток в руке гоблинши извивался, как олгой хорхой, издавая странный низкочастотный гул, и все ощущения передавались ему по беспроводной связи. На шляпке маленького джузеппе появились белые точечки. «Началось», подумал он.
Олени на свитере Бориса стали переставлять ноги, в комнате пошёл снег. Джузеппе вспомнил рассказ Содома Капустина про лесные фаллосы.
«Но ведь гриб — это всего лишь часть мицелия, который простирается на многие километры под землёй» — подумал Джузеппе, и его дреды превратились в разветвлённую грибницу. Он увидел мир глазами семерых гоблинш, глазами своих соседей-постмодернистов, а потом на стенах стали проступать отпечатки ладоней всех людей, которые когда либо пришли сюда, чтобы пройти инициацию. Его тело распадалось на фрагменты, и оставался только один циклопический красный гриб, в окружении отпечатков ладоней.
Грибница шевелила ростками и пела, захватывая пространство. Взглянув на ацтекские физиономии её духов, он подумал «Наверное, сейчас будет жертвоприношение». Он увидел песчаную дюну, и уже ждал, что окажется на вершине усечённой пирамиды, привязанный к базальтовой плите, но вместо этого, он оказался чёрным котом с семью головами, а дюна оказалась детской песочницей под железным зонтиком-грибком.
Под железным зонтиком-грибком сидела Кали Ма, и гладила семиголового кота. Она грызла семки и складывала лузгу в кулёк из газеты Правда. Было раннее утро, проснулись только грибники и сумасшедшие. Было ещё свежо, но погода обещала быть жаркой — ветер гонял тополиный пух.
Из подъезда вышла группа людей в чёрных мантиях с капюшонами, скрывающими глаза, и с какими-то непонятными медальонами на шеях. «Культисты», подумала Кали. Они подошли к ней, и благоговенно склонили головы. Кот открыл один глаз, посмотрел на культистов, и подумал «Началось…». «О, Великая Мать, пребывающая вне времени и пространства! Мы жаждем наполнить чашу твою кровью Чернобога, дабы растворить иллюзорный космос в священном экстазе!» — начал взывать один из культистов. Кали достала из кармана смятый пластмассовый стаканчик, расправила его, и сказала «Валяйте, наполняйте. Запивон взяли, надеюсь?» «Конечно, взяли!» — один из культистов достал из складок мантии лимонад ЖырчикЪ. «Ну, заебись».
Кровью Чернобога оказалась сорокоградусная настойка на каких-то травах, и ритуальная чаша пошла по кругу. Вскоре бутылка кончилась, и культиста, который был посвящён в тайные мистерии совсем недавно, послали в магазин за новой порцией ритуального напитка. Через некоторое время, все достигли высокого градуса гнозиса, а семиголовый кот продолжал посматривать на всех одним глазом, делая вид что спит. Никто не замечал что у него больше голов, чем у обычного кота, потому что каждый культист видел только одну голову, которая смотрела лично на него.
Кали вручила мастеру храма кулёк с лузгой от семечек, и сказала «вот вам материал для строительства ковчега. Сегодня будет подходящая луна для такой работы — вы должны будете построить корабль из подсолнечной лузги, и тогда вы сможете съебаться на нём из материального космоса. Самое главное, что пока вы не доплывёте до Великого Предела, никому из вас нельзя думать про гоблинов — иначе, предела вы не достигните»
Культисты поблагодарили Кали, распили ещё Крови Чернобога, и пошли строить свой звездолёт. «Вот видишь, откуда взялись эти гоблинши?» — сказала Кали коту, который всё это время молчал. «А они смогут теперь пересечь великий предел?» — спросил Джузеппе. «Да, смогут. Но для этого им нужно разгадать загадку, которую загадает им Страж Предела».
Этим стражем предела был Содом Капусти. Он ужасающим образом преобразился — красный гребень на голове превратился в тентакли, у него выросло второе лицо, причём одно лицо всё время улыбалось, а другое было очень гневным, изо рта гневного лица росли клыки, а на улыбчивом лице расцветали цветочки. В одной руке он держал воблу, а в другой мухобойку. Он парил в 60 сантиметрах над полом, скрестив ноги, и выглядел очень страшно.

Джузеппе вдруг ощутил тонкий свист. Прислушался. Будто зрением уха увидел как маленькие светящиеся сотрудники ткут полотно реальности.
Ему вдруг захотелось их от всего сердца отблагодарить.
Он видел как на полотне мезоморфмрует содом и как пытается донести до него какое-то сообщение. Это выгдядело как цветные колебания по полупрозрачному экрану.
Джузеппе нежно и с какой-то ностальгией смотрел на колебания содома. Из груди разливалась нега. Вдруг все стало таким понятным и знакомым. Усталость этих дней, гоблинши, которых будто нужно было удерживать теми кем они есть за счет некого узла в своей голове.
Джузеппе с той же тихой безмолвной нежностью попросил разрешения все это отпустить. По полотну реальности прошла волна жемчужного сияния.
Мириады сотрудников засияли ему в ответ.
Он теперь созерцал только их работу. Точнее, это было просто бытие, сияние. Его сердце переполняла благодарность.
— могу ли я обратиться к главе вашего профсоюза? С тончайшей вежливостью он завибрировал запрос к светящимся частицам, едва уловимо, чтобы не всколыхнуть их лишний раз дыханием.
Тут помимо его воли, безо всяких узлов в голове, а будто бы автоматически встроенным лучом примерно из груди Джузеппе из мириад сотрудников сгустился плотный образ.
Он явно говорил на английском, Джузеппе знал это, как знал и то, что сейчас предельно ясно понимает любой язык, при чем без слов.
— вас приветствует председатель профсоюза частиц сознания Стив Джобс.
У Джузеппе от благоговения и ощущения, будто встретил родного брата в пустыне, слегка перехватывало дыхание
— очень рад, дорогой Стив.
— чем могу вам помочь, мистер Джузеппе?
— я бы хотел выразить благодарность всем сотрудникам за проделываемую работу. И… как это сказать, хотел бы поблагодарить создателя за столь неимоверное творение.
— мистер Джузеппе, мы принимаем с радостью ваше выражение благодарности. И я передаю вам благодарность за столь неимоверное творение.
— как?
— вы и есть создатель.
— как это возможно? Как я удостоился такой чести?
— очень просто. Вы и есть создатель. Каждое сознание и есть создатель, просто не все вспоминают об этом и заходят сюда поблагодарить себя и выразить слова восхищения или любые другие переполняющие чувства.
— а вы, Стив?
Тут Джузеппе увидел как сотканный из мириад сотрудников образ Стива в очках и гольфе под горло обрастает дредами, вытягиваясь в… его отражение. Он протянул руку к нему и увидел, что соткан из мириад светящихся шариков, само ощущение собранности в форму тела из полотна реальности его поразило. Он устал восхищаться. Его переполняло тихое и очень звонкое благоговение. Оно начало нарастать и он понял, что сейчас, как бы ему не хотелось вернуть гоблиних, содома и бориса, у него это не выйдет. При этом они будто были здесь, в этих светящихся точках. Как определенно было все, вся его жизнь, все что он видел и переживал.
Он ощутил что это простынь, накинутая на него как на памятник перед открытием. И сейчас ему полагается особая честь присутствовать при самом открытии. Так интересно было что под покрывалом формы.
Он присмотрелся вглубь себя, между светящимися шариками было место, как между волокнами ткани.
Там он увидел, нет, ощутил…

Вдруг простыня исчезла. Исчезло определенно все. И настала темнота. Но она имела интересное свойство — светиться изнутри. Она будто была готова разродиться в ответ на его малейшую волевую активность рождением формы, разворачиванием того, чего пожелается.
И более того, если присмотреться, она сама порождала бесконечное число существ и миров ежесекундно, так как светимость, заложенная в темноте, прямо таки рвалась выплескиваться во что-то обозримое, как бы красуясь сама в себе
И так я могу, и так, смотри!

Где-то на заднем плане прозвучал голос Стива.
— Эппл — это указывающий перст. На это место. Место, где происходит глобальная разработка. Но я сделал что хотел. Теперь у меня работа мечты. И я ощущаю как меня прет и не отпускает.

Светящаяся пустота соткала белый экран с текстом и кнопку отправить. Указывающий перст нажимает

Грибница это сеть, пролегающая под землёй, и мы все соединены. На самом деле, грибнице не нужна даже земля — лучевые формы грибов способны расти на субстрате, называемом резонансом Шумана. Это постоянная частота, с которой колеблятся электромагнитные поля планеты Земля. Учёный Вильгельм Райх называл это оргонной энергией.
В 60-е годы многие учёные экспериментировали с диэтиламидом лизергиновой кислоты — ЛСД. Одним из низ был Джон Лилли, разработавший камеру сенсорной депривации, и расшифровавший язык дельфинов. Он так же обнаружил, что существует некая служба контроля совпадений Земли, вещающая на частотах [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ], выйти на связь с этой службой можно при помощи камеры сенсорной депривации, и особой стимуляции мозга.
Другой учёный, Станислав Лем, автор Суммы Технологии, так же принимал ЛСД, но понемногу и под контролем врача. Он утверждал, что технологии имеют свойство накапливаться экспоненциально, и в недалёком будущем, мы подойдём к порогу, когда наша цивилизация готова будет стать сверхцивилизацией. Мы сможем перейти к освоению новых звёздных систем, и пережить даже эту Вселенную.
Советские фантасты Аркадий и Борис Стругацкие никому не говорили, что принимали ЛСД, однако, им удалось предсказать многочисленные события двадцатого и двадцать первого века, в том числе и появление так называемых «индиго», а так же, генетические опыты пришельцев над людьми, мотивированные идеей прогрессорства и выведения сверхчеловека.
Что есть гриб, по отношению к целому организму грибницы? Небольшой протуберанец клеток, антенна, излучающая генетическую информацию гриба, сигнальный флажок. Что такое человек по отношению к Сети? Всего лишь узел, субъект хранения и обработки данных.
По сути, индиго, это не люди — это новая версия протокола подключения к сети. Но эту версию протокола реализуют люди выполняющие функцию грибов-антенн, осеменяющих реальность вокруг спорами с обновлённой информацией. При этом, сам гриб существует считанные мгновения, по сравнению со временем жизни сети, однако, этого мгновения хватит, чтобы распространить Протокол.
Если тебя никто не помнит, то можно сказать, тебя и не было никогда — нет рождения, нет смерти.
Но чтобы событие произошло, оно должно быть предсказано.
Полая ножка мухомора — это центр циклона реальности, от которого исходит радиация преобразований.
История не знает повторения, однако любит повторяться. Движение истории подобно спирали Фибоначчи.

Джузеппе мягко трогали за плечо
— эй, братуха. Над ним склонился содом. — ты это, совсем не отъехал еще там?
Раздался голос Бориса
— ты, старый башмак кришны, не лезь, видишь наш друг сахасрарит

Под широкими штанами неспешно приподнялся холмик биологической антенны. В руках главной гоблинши больше ничего не извивалось. Джузеппе, ещё не проснувшись, начал трансляцию. Восемь гоблинши одновременно поняли, что все их желания исполнены — символом, который сакральнее чем надкусанное яблоко, станет красная шляпка с белыми точечками. Этот символ столь хорош, что его не будут наносить где попало, он будет отмечать только особые, сакральные состояния. И они все прикоснулись к этому символу, а значит, их будет переть всегда, и никогда не отпускать. А Джузеппе продолжал трансляцию.

«Научите меня выходить в астрал,
И летать с ионным ветром.
Я об этом всю жизнь мечтал,
И фантазировал об этом.
Я знаю, что я смогу,
Понять бы лишь только принцип.
Чтоб между сном и явью
Стёрлись все границы. .»

Все границы между сном и явью стёрлись — да и были ли они? Джузеппе потянулся на своём шезлонге, глянул сквозь очки на удивительный мальдивский рассвет, и подумал «Мда, приснится же такое!». А ещё он подумал, что про это надо обязательно написать рэп, только сначала он покурит эщё этих маслянистых голландских шишек, да выпьет чаю…

Побег из курятника

Земную жизнь пройдя до середины,
Я очутился на холсте картины —
Всё по фэн-шую: рама, гвоздь, стена.
Руном белеют вдалеке овечки,
Под деревом, чуть ближе — человечки,
И я, бельмом, по центру полотна.

Журавль застыл в поклоне над криницей,
Светило в небе масляно лоснится,
Сияя сквозь почтенный кракелюр.
Хотелку утолили не мою ли,
Подсунув бесконечное «В июле»?
Покой и воля — всё, как я люблю?

Чего б и не обжиться в пасторали,
Тем паче, для меня так постарались
Те, кто превыше всяческих цензур?
Мгновенье останавливали, так-то!
Без всех гемоглобиновых контрактов
И текста после звёздочки внизу.

Но — на траве картинной не сидится,
Над маковкой — чернильной кляксой птица —
Не гадит хоть, спасибо и на том.
И, обозрев еще раз панораму,
Я задираю ногу через раму,
Прощаясь с идиллическим холстом.

Пускай здесь до тепла, как до Китая,
Зато пичуги гадят и летают
Под крышей ледяного мартобря.
И те, кого морозы не согнули,
В одно из утр окажутся в июле,
Исчёркав прежде пол-календаря.

Буридановы страдания

Любят всяких: высоких, низких,
Серых мышек и чёрных кошек,
В длинной юбке, в блестящей коже,
Будь они хоть на что похожи —
Мудроженщины, феминистки…

Любят всяких: богатых, нищих,
Покемонов и аполлонов,
Многоопытных и зелёных,
Из Бобруйска, из Барселоны,
С косяком, с молоком, с винищем.

Любят всяких, да вот загвоздка —
Будь ты трижды жан-клод-вандаммом,
Но конкретно вот эту даму
Привлекают гиппопотамы —
Бочка силы без ложки мозга.

И хоть вся из себя принцесса,
Волос светел, объемны перси,
Этот парень в спортивном джерси
С коротышкой горланит песни,
А к тебе, всей такой чудесной,
Хоть ты лопни и хоть ты тресни,
Ни почтенья, ни интереса.

Что ж, наполним и сдвинем чаши
В междупраздничном интервале,
Чтобы наши зазнобы-крали
С теми, что нас повыбирали,
Совпадали как можно чаще.