Чёрные корабли

Посвящается Сайте

Город погас. Он заждался, ребята!
Где ж корабли ходят Сайты-пирата?
Путь ваш – он странный, и чудный, и длинный,
То старая пристань, то блеск и чужбина…

Вера, Надежда, Отчаянье, Радость, –
Четыре вас было, – четыре осталось.
Парус взметнётся, как морнена грива,
И снова вперёд, с предрассветным отливом.

О корабли со Звездою на флаге!
Я знаю, на всё вам довольно отваги.
Кто вас ни встретит – беду напророчит.
Кого же разите вы, вестники Ночи?

Стычка ли с Гондором, или эльфийским
Судам путь на Валмар прямой будет близким?
Или же злейший ваш враг, злато-алый,
Воскрес из пучин, море брать под начало?

Может, торгуете редкий вы жемчуг?
А может, вы айсбергам мчитесь навстречу?
Где только не были, милостью рока,
Агатовый парус и ветер с востока…

Тайны путей не исчислены в море,
Но где-то вдали, в дымно-пряном просторе,
Порт ваш был так давно вами оставлен…
Счастливо вернуться в умбарскую гавань!

Так будет

Где земли и реки, что смертный не знает?
Лишь время с годами берёт всё дороже.
На судьбы первейших, так с виду похожих,
Глазами бесцветными смотрит Эккайа.

Алмазная пыль, пепел Тангородрима, –
Всё сплавлено вместе, и сроки не вечны.
На старом пергаменте горькие встречи
Лиловым орнаментом стали единым.

Развилки на карте – как отблески в гемме;
Истлел мрачный полог… Мир будет меняться.
Кому-то здесь падать, кому-то подняться,
Всё это решит скоротечное время.

Ири къолъи тайаа Солло / Мы идём на восток

Текст написан на ах’энн

Ири къолъи тайаа Солло, кори-Солло.
Ири къаллъи ар этталъи, тхэнни нолло.
Мэлло йэттиэ, ар т’эа-Анхот эллие.
Мэлло айриэ, ир Тхэнно тай-эстэллиэ.

*

Мы идём на Восток, к сердцу Востока,
Мы пробуждаемся и живём, храним знание.
Небо ждёт, и в тени судьба их.
Небо золотится, а Хранитель находит покой в полёте.

Легенда

Листаю по привычке сказ,
До дрожи всё знакомо тут:
И Ривенделл, и Белфалас,
И главы лигами бегут.

Хоть в книге счастья и потерь
Имён достало всем и чувств,
Я, словно в запертую дверь,
Из раза в раз в неё стучусь, –

В легенду о родных краях, –
Повеет свежестью на миг…
Но плащ скитальца – древний страх,
И слишком честен грозный лик.

Узнают – запирают вход
На сто засовов и ключей,
Авось отступит и свернёт
К себе во мрак, от их мечей.

Боясь как будто чёрный мор
Тем самым на себя навлечь,
С моим прозваньем общий хор
Упорно избегает встреч.

Я безымянный Враг для них,
А кто мой друг – всего лишь раб.
Рассказ о Зле времён седых
Вам знать как следует пора б!

Согласно Мудрым, я второй
За Моринготто вор и лжец,
И всё, сработанное мной –
Коварства путы, тьмы венец.

Впустую не остерегут
Те с Эрессеа мудрецы:
Три – эльфов свет, Семь – гномов труд,
А Девять – атани весы.

О главном летопись молчит,
Под спудом прошлое тая:
От бед моё Кольцо хранит
Тебя, Срединная Земля.

Башня

Есть башня в угрюмом
краю за горами,
не славит валар и
не платит им дани,
а, чёрной свечою
взмыв выше их власти,
привычно расчертит
восход на две части.
И ветер, срываясь
с вершины к бойницам,
пугается сам же
зловещего свиста;
лишь звёзды на грани,
острее, чем крики,
с опаской роняют
неясные блики.
Симметрии древней
безмолвные тени
негромко звучат на
зеркальных ступенях,
полночные арки
не видели света,
а солнце и месяц –
точней силуэта, –
во всём Средиземье
нет контуров строже.
Но в небе, над шпилем –
крылатая лошадь.

Унылый мотив слился в общий с чужой землёю удел…

Унылый мотив слился в общий с чужой землёю удел,
Эти камни древнее тех многих, которым я пел…
Пускай же сейчас мой напев монотонен и пресен,
Но я ещё помню все отзвуки старых песен.
Кто-то умолкнет вмиг, — а кто-то подхватит, — не суть.
Тени который раз меня провожают в путь.

Что мы принесли сюда? Боль и память…

Что мы принесли сюда? Боль и память.
Безветрие. Что ж, не нам за чужие пути отвечать.
А книги всё так же молчат, призывая нас здесь — навсегда.
Это приказ. Не уйти раньше всех, не оставить.
Безмолвие. Не проснуться и не закричать.
И лишь где-то там навечно сияет Звезда.

Тайаа итте кор / В новый мир (Новая версия песни «May it be»)

Текст написан на ах’энн

Мэй айтиирайнэ къон,
Илэ ларо аст.
А кор-эрэй орэ-омм
Энгарайи тхасс.
Ири йанди, тээйа
Дэй Аэ, ай-аэйа.

Ахэ ойо-тхэниэ,
О аллу, энгэ, мэл а ор,
Ахэ ойо-халлиэ,
А и-къяллилэ итте кор.

Ллиэн-эме тийнилэ
Иллъе файаэй,
Кэй хаарнэлл тайрилэ
Дэн’ам-раэнэй.
Эл-кхэнн им’лонньилэ-т’эр:
Тэи омм дэн’ойо-эр.

Ахэ ойо-тхэниэ
О аллу, энгэ, мэл а ор,
Ахэ ойо-халлиэ,
Ат нолло тайаа итте кор,
Ат сайэ тайаа итте кор.

*

Я искал путь,
Чтобы оберегать твердыню.
И огни сердец в ночи
Убивали страх.
Мы возвращаемся, теперь
Перед Светом – светлее.

Тьма всегда хранит,
В жизни, смерти, любви и силе,
Тьма всегда благословляет,
И да начнётся новый мир.

Моя песня будет звенеть
Для свободных,
Как арфа, пробудит душу
Заранее крылатых.
Непосредственно этот урок не забудется:
Ты в предвечном – один.

Тьма всегда хранит,
В жизни, смерти, любви и силе,
Тьма всегда благословляет,
Со знанием – в новый мир,
С радостью – в новый мир.

Gai-u / Когда?

Стихотворение написано на чёрном наречии Мордора (бурзгаш)

Shakh gai-u lat harmtil
ur nar uf tug nar tiil
ar khûfu
narkû
Tor ar nûtghaash throqur
Talaûk za trogu
agh shaut
bûrzkû

*

Повелитель, когда же ты призовёшь нас?
Я не боюсь, только бы не опоздать.
Мы отступим?
Никогда!

Мы мчимся пожирающим небесным огнём,
Всевластие – это много,
И даже
Больше, чем тьма.

Не сходи с колесницы

Кто сулил Арте мир?
Поседели ресницы.
Я ведь не Курунир,
И пришлось петь зарницы.

Воплощал сладкий миф,
Сторожил все границы,
Даже если обрыв,
Не сходил с колесницы.

Разве кто обещал
Триумфальные марши?
Только мир потерял
Всё, что созданных старше.

Горы плачут навзрыд
Сталью белых наверший.
Разве кто заглушит
Этот крик сумасшедший?

В море канула твердь…
Что творишь ты, Сулимо?!
Лучше смерть, чем смотреть…
Мстить – и неотвратимо.

Не в пример, что скрывать,
Мы, – всей светлой артели, –
На победы плевать,
Если честно, хотели.

Друг мой, если ты друг,
(Ох, наплачешься с дружбой!),
Слушай слово, не звук,
Подпевал нам не нужно.

Бездна – там, впереди.
Кровью – музыки спицы:
Всё равно, не сходи
Со своей колесницы.

Неизбежность

Уходят в безбрежность седые высокие волны,
и срок – бесконечность – у этих пылающих бликов.
Маяк не горит, он на запад, к Валарам направлен,
и некому будет пропеть о былом и великом.

Как сводит с ума монотонность морских перекатов…
Зачем же меня позвала ты, земля несвободных?
Не в силах помочь я, ни Тьму подарить во владенье…
Я сам здесь потерян, в тенях, по-морскому холодных.

Песок под ногами. Плеск волн. Ожидание, снова.
Что времени – гибельный шаг в сталь закованных армий?
На дне бы лежать всем теням и мечтам Нуменора!
Но солнцу дорога на Валмар, а мне – к Менелтарме.

Наш плен стократ страшней, чем замогильный плен…

Наш плен стократ страшней, чем замогильный плен;
Мы — грозные полки рунического «N»,
Нам радовался Босх, алхимик мрачный Луллий,
И трещины в глазах покрытых мхом горгулий,
И волки-жертвы нас поют волкам-корсарам…
Алея, горизонт срывает этот саван.

Нет, всё ж удивляюсь порою сама…

Нет, всё ж удивляюсь порою сама,
Я, стандартная калька, –
Мир – автомобили их, – мокрая галька,
И этих букашек дома.
Подкрадусь, идол с мордой кошачьей,
Раздавлю – в счёт работы палачьей,
Запрячу – знать буду одна, – в закрома,
Я, стандартная калька,
Что там непонятно блестящая галька
И этих букашек дома.

Мышь, Трубка и Цилиндр

Мы фавориты английских эстетов,
Мы персонажи «усталых» поэтов:
Тут проболтались, – мол, даже сам Индра
К Вишну являться не смел без Цилиндра.
Весом не меньшим владеет и Трубка, –
Что ей реальность? пустая скорлупка!
Если же первые два совместишь –
Выйдет святое, – покатится Мышь*!

* См. стихотворение П. Верлена «Impression fausse».

Утрата

Раз в сто лет я умираю – и читаю
Мир, живущий между строк и строчек.
Он не признаёт ни слова, он не скован:
Вместо скучных слов – один веночек.
В нём палитра, ноты, числа и без смысла,
Так, – о чём судачат – «исписался!»
Цвета охры, что в Венериной манере,
Этот маг-веночек мне достался
Кровью, болью и слезами, – и лишь сами
Боги знают, как мне было тяжко…
Знаки, правда, оставляли мне Печали,
Но кривили губки: «Ах, бедняжка!..»
В нём не маленькие счастье и несчастье,
Сам же он не больше свечной искры.
Может, воля истомилась и сломилась,
Пьянствуя от жизни что-то близко,
Или братья невозврата мстят за брата,
Мстят без слов и долгих проволочек, –
Но, когда я оживаю, я теряю…
Всё? Нет, – только жёлтенький веночек…

Натюрморт

Увядшая роза
На росчерках крепа
Своё maestoso*
Красиво и слепо
Теряет и тонет
В забытом бостоне
На росчерках крепа.

*Величественно (итал.).

Пер-Лашез

Впервые я на Пер-Лашез гуляла;
За мною, мрачной, странный зверь следил.
– Что, кошка с крыльями? – Не спишь? – Нет сил!..
О… мэтр, простите, – я вас не узнала!..
Скажите мне словечко, не из книг!
– А что ты хочешь знать? Вот – вся развязка…
Вдруг свет наплыл – опаловая ряска.
Тот замолчал, и каменный возник.
С тех пор, когда б я ни пришла сюда,
Шаги мои беззвучны и бесстрашны:
На мраморе тревога разобьётся.
Могил пышней всё та же череда…
Их большинство так неприступно-важны,
И только сфинкс, я знаю, – улыбнётся.

Вон!

Антисвёрточная поэма

Теперь, слышно, пары минут не отроется,
Философ за чаем болтать не устроится.
И каждому свёртку главней нету мнения
Идти вслед за толпами – модой безвременья.
А я вон бегу, по примеру инаковых,
И строю дворцы почудесней Карнаковых…
А я вон бегу и третирую массовость, –
Превышенность масс задаёт травли кассовость:
Ты кто, мол, такая – посмела иною быть?
Не хочешь, как мы, – жми к индейцам, в каноэ плыть!
Никто я, никто, господа, вы запомните!
Ни йоты не знаю, сижу себе в комнате,
Гляжу на трамвайчики полуугарные,
Читаю романчики полубульварные…
А чай так свинцово в фарфоре качается,
А пыли веков так смешно горько чается…
Читать перестала, – заделалось тошно мне:
Как будто – с войны, и в крови макинтош на мне…
Вот скука! Заела, невообразимая!
Да ну тебя к чёрту с твоей образиною!
Зачем, – что, я, свёрток, – вопрос круглый год нести?
Уйду-ка я лучше в свои мимолётности.

Маска

Я хотел бы писать только для умерших.
Шарль Бодлер
Я торопилась дух упрятать в кокон
Роз – пыльных, зачервивевших, больных…
Забыв для опыта друзей, родных,
Решилась в путь, – ведь, если это смог он,
Смогу и я велеть себе: «крошись!»
Дню предпочтя апокрифы, пентакли
(Ведь всё естественное – гадко, так ли?),
Всерьёз шутить, и, шуткой сделав жизнь,
Сгубить – не по часам, а по минутам,
Играть героев или героинь
Холодных, слабых, без огня святынь,
Пресыщенных Теченья абсолютом…
(И быть актрисой до сего числа…)
А маска-то взяла и приросла.

На поезде жизни

Который по счёту я здесь пассажир? Мудрено.
И наносно.
В исшарканном свете окно – жёлтых страхов панно…
Заслонено.
Вопросов карманы опростаны ни перед кем
И ни за чем.
И все философии познаны, только зачем?
Только зачем?
Несытое «я» сторонится глядящих имён,
Жертвы имён;
Такого ещё не бывало до этих времён,
Страшных времён.
Остался насущным лишь месяц – на пшёнке рогоз,
Жалок и кос;
Устал доходяжка светить. Знать, идём под откос,
Все – под откос!

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи