Весна или осень, значения, в целом, нет…

Весна или осень, значения, в целом, нет,
Безликое небо не узнанной здесь души.
Неправильным пазлам в картине текущих лет,
Возможно, что не за кем и ни к чему спешить.

И что б ты ни сделал, ты рад бы себя понять,
Но прежнее глухо, а книги – обложка снов.
Вернёшься, увидишь – фигуры пора менять.
Без той рокировки – ты заново жить готов?

Боль прошлых столетий. Зачем же я помню их?
Отравлено то, что я вижу, и яд в глазах.
Вернутся и близкие, те же – с лицом иных,
И тоже увидят по-чуждому старый зал.

Вы станете рядом с погибелью тёмных мхов
И краешком мысли сойдётесь на том окне…
Считает безжалостно свет дни домов, дворцов,
Ваш век растворён в горьковатом – для вас – вине.

Хищный ветер

Из светлой тиши Ватикана, братья,
И ты, ослепительная сестрица,
Пройдём хищным ветром, закатной статью,
Мы с детства успели с ней породниться.

Врагов не спасут все мечи и стены,
От снадобий тоже не будет толку.
Надёжней вассалов и слуг измены
Хранит нашу волю в кольце иголка.

Не знает Рим страсти сильнее нашей,
Нам не в чем каяться, мы – любили.
Рецепт кантареллы смертельно страшен,
Но наши сердца ядом лучшим были.

Алхимики бьются над нашей тайной:
Им с красным быком не тягаться, право.
Молись, Возрожденье, раз смерть – случайна,
Пади, неугодный, как Церковь пала!

Рубин на руке, ты зовёшься Пламя,
И пламя танцует на плитах пола.
Ещё один шаг, и триумф – за нами,
И будет повержен Савонарола.

Не выйдет живым кардинал с обеда,
Король, если нужно, не встанет с ложа.
Мы дети ярчайшей средь нас кометы,
Мы носим гордое имя – Борджа.

Облик зверя

Чуть схвачены обручем
ночи локоны, ветром виться.

Не дрогнет ни чёрточки
на прекрасном лице убийцы.

Не чувствую жалости,
но горящему – не согреться.

И что же останется,
коли выжжено гневом сердце?

«Эдайн ты обманывал,
потому что прекрасен облик!

Не лги, не заманивай,
ты не зря скрылся с глаз в чертоги.

Теперь ты, злокозненный,
не похвалишься дивным взором!»

И вторит всем россказням
смех ушедшего с Нуменором.

Я должен быть мерзостен:
вот он, истинный облик зверя!

Над башней рассвет уж спит…
Я найду вас, сочту, измерю.

Я выиграл. Знаете?
Вы одною ногой во мраке.

Вы сами бросаете
на удачу во Тьму мне знаки.

Зло с правдой не знается,
ведь на то и всё искаженье.

Ну кто улыбается,
с Тьмой в душе, – таким всепрощеньем?

Зло страшно, причудливо,
и, наверно, отрублен палец.

Бояться нетрудно вам,
только вы не того боялись.

Имя из сказки

Звучит так привычно имя набором букв,
И ты отзываешься – номер, аккорд? – он твой.
Нездешнее имя – клавиш разбитых стук,
Но изредка грань размывает, и ты – живой.

И сразу ты слышишь имя своё, как там,
И данное сделанным – лишним – уходит прочь,
Становишься волей вровень земным богам,
Нет власти нездешнюю волю им превозмочь.

Но сказка не может быль свою доказать,
Так боги решили, под этой луной – за всех.
У сказки чудесный вид и манящий взгляд,
Никто не слыхал полуплач её, полусмех.

За всех вы решили – определять как ложь,
Но полулегенды давно уже громче вас.
Однажды – с чужбины нить обернётся в нож,
Тогда здесь увидят не сказку, а сам рассказ.

За солнцем

Послушай песок: он течёт.
Он тоном свистящим и странным
Приказ на восход отдаёт:
Песчинкам пройти – океаном.

Расплавлен в тенях край земель,
Нет выбора, влаги и жизни.
Могила, мираж, колыбель.
Мне тоже – и губы не сбрызнуть.

Сам вылил остатки воды.
Лавиной – откроете двери.
Всем равными в бедствиях быть.
Я – этот песок. Я в вас верю.

Покажется наша земля,
Стемнеет лишь… если же раны
Неведомый кто-то заклял,
Покрыв души братьев туманом, –

Закончу, что начато, сам,
Как в древности был полководцем,
Уйду по звенящим пескам
За чуждым, сжигающим солнцем.

Им йанделе / Не верну

Хэл’алмэ къалльиэ о алдар’эме,
Мэй им тхайране кори’тэннэ.
Кэй-тэссэ итэй-эрт льоннили йэртэ, Ахэ,
Тайаа астэ’м, тайаа элх’хаттэнэ.

Мэй киръе фаи ар тор-эръе алхо,
Ар андъе-алхо эрэ’Анхот.
Ир им йанделе-фаи сайэ’аллу,
Ар и-айа мэй антане ллах о алхэ’м…

Хэл’алмэ къалльиэ о алдар’эме…
Хэл’алмэ къалльиэ о алдар’эме…

*

Морозная горечь пробуждается в моём саду,
Я не нашёл уз сердца.
Сколько вёсен земных прозвучит здесь, Тьма,
На пути к моему совершенству, на пути к горечи хлеба.

Я ломаю души и закаляю железо,
И дарю железу огонь рока,
Но не верну душам радость жизни,
И за что я принял пламя в свою кровь…

Морозная горечь пробуждается в моём саду…
Морозная горечь пробуждается в моём саду…

Такие, как мы

Посвящается Хелкару

Живём, как получится – вкривь и вкось,
С дежурной улыбкой всем, кто отсюда.
И вроде бы с детством давненько врозь,
Работа, дела – и помыть посуду.

И вроде бы всё бежит, как у всех –
Тех самых – невзрачных, больных и серых.
У нас точно тот же на куртках мех,
Такие же джинсы и карты сбера.

Но то, что вокруг – это сны на «бис»,
Мы видим сокрытое от прохожих:
Срывается неумолимо вниз
Кольцо, что немыслимо уничтожить.

А там, чуть подальше, – зловещий храм,
И трещина перечеркнула купол…
(Мечтать – хорошо, но к восьми часам
Вернуться бы в мир; опоздать – так глупо.)

Прибьёт в камыши, в час для горьких встреч,
В мерцании пасмурном эльфью лодку…
(Смотри на дорогу, ведь «джип» – не меч
И просто размажет по пешеходке.)

Терпи полчаса ещё, – и – друзья,
Одним вы горите опасным светом.
Границ без виверны размыть нельзя –
Осанвэ проходит сквозь километры.

И, как бы ни жёгся кофейный пар,
Как нас ни сминала б рутина города,
Но в звеньях включившихся жёлтых фар
Упрямо слышим наш грозный Мордор.

Мы видели многих – своих, иных,
И тех, кто пытается быть похожим.
Что выберут дети – не знаем мы,
Возможно, останутся в местном тоже.

Когда кто-то гаснет – мы тут как тут:
Таким жизнь не раз кран закрутит туго.
А если улыбки нас не спасут,
С нуля обучаем сиять друг друга.

Когда-то сомнение нас брало –
Что скажут? Что, если взаправду – лишне?
Течение времени (повезло)
Оставило звёзды, сорвав нам крышу.

Такие, как мы – будут чей-то зной,
Как мы, улыбнутся: «там в нас играют…»
Такие, как мы – знают Путь домой,
И ни в коем разе – не умирают.

Возвращение из Нуменора

Светильники мои во внешней Тьме,
Вот и остались мы совсем одни.
Хотел ли я исчезнуть там, на дне?
А может, жар мои считает дни?

Здесь красных сталагмитов полумрак
Согреет и приветит – на краю,
И жест ладонью – писчей кисти взмах,
Тень чёрной птицы в каплях белых слюд.

И два огня, как воля и призыв,
Всегда чуть разгоняют эту ночь,
Всегда горят тревогой за родных, –
Мой старый зал!.. И кровь – кристаллов дочь.

Единому

Я слышу тебя сквозь миры
В мистическом сумраке лет,
Стихии уснут до поры,
Тебе же – износу всё нет.

Плывут над Эндорэ века,
Эпохи и новые дни,
Но ты, пепел, жги облака.
Но ты, Саммат Наур – храни.

Там, лавой и светом дыша,
С недавних (по-моему) пор
Лихая моя спит душа,
Как спит под водой Нуменор.

Из золота слита она,
Из боли и тайных красот,
И видит, что в мире – война,
Что зло там, как прежде, живёт.

Избавиться – смех – от неё,
Не в силах она объяснить,
Лишь шепчет вулкану своё,
Да смотрит тревожные сны.

Ушло, хоть ему всё дано,
Пыталось само умереть…
И если я – это оно,
Хотел я того или нет?

Нет, вслушайся в песню огня,
Что сплёл тебя в золота круг,
И жди, дожидайся меня,
Ты, верный-не-верный мой друг.

Послушай, ты помнишь меня…

Посвящается Таисхэл

Послушай, ты помнишь меня,
Хоть голос мой резок и чужд.
Держись на виду у огня.
Иди в край непонятых душ.

Послушай, ты помнишь закат
На листьях – таких, но не здесь?
Там были мы все, и назад
Нас всех позовёт рока весть.

Держись, из последних хоть сил,
Ругай, проклинай – но иди.
Нездешнее сердце неси
На горестно-звёздном пути.

Иди через жаркую степь,
Иди через ночь и туман,
Иди, чтобы помнить и петь,
О чём – ты боишься знать сам.

Иди на серебряный блеск,
На чей-то отчаянный стон,
К холмам неприветливых мест,
Оставив вдали семь племён,

Сквозь горы, уснёшь – на траве.
Кострища след ливни зальют…

Да, в башне по-прежнему свет,
Да, в башне таких, как ты – ждут.

Пленник

Да, пропадёшь ты тут без вести,
стоишь перед судьбою на коленях,
я не питаю ненависти
к тебе, мой безымянный пленник.

Мы враждовать не стали б,
сложись дыханье мира по-другому,
может, друзьями по стали
мы быть могли бы, по словам и дому,

жаль, всё ведь это – не было,
и жаль, что этого уже не будет,
жив ты, а сердце застыло, –
заранее, – вдруг к пыткам враг принудит.

Золото ждёт, тише, – ибо
король себе привёз слугу безмолвного.
Я был бы другом, любил бы.
Так помни это, – и откинь же голову.

Синие своды меж соснами…

Синие своды меж соснами
Пахнут подлесками росными,
Уводят в душистую небыль
И тайно встречаются с небом,

Там меркнут все дикие крылья,
Там кроны – мерцающей пылью,
Размыты горящие взгляды,
А большего Им и не надо,

А большего Им и не слышно,
Мерцание, вздох, – дальше – лишне.
…Синие своды закроются…
Утро… – но тропка запомнится.

Слово металла

Догадка распишет
твоё откровение в свете зеркал.
Того, что ты ищешь,
ещё ни один до тебя не искал.

С тобою железо
и медь с серебром через сны говорят:
им было бы лестно,
запомни ты символов их звукоряд.

А золото плачет,
так нежно, напевно о слове прося…
Но с чьей же подачи
известно, что дать ему слово – нельзя?

Так кем же ты стал бы,
проклятье желая себе обрести?
Не сами металлы,
а буквы их – чёткою вязью плести?

Так долго хранили
молчание блики и духи огня,
Чем только не были…
вам – голос. Мне слово металла – броня.

…И встанут рядами
изящные знаки под чёрным пером.
Ты больше не с нами.
Ты стал сопричастен – и нам незнаком.

Мы снова уходим

Ты прощай, перемирье и валар гнев,
Нам, Арта, в дорогу ты песню спой!
Мы снова уходим под древний напев,
Боль на память берём с собой.

Для кого-то конечная – Хельма Падь,
Кому-то сигнал с Чёрных Врат – домой.
Мы снова уходим, так что тут сказать:
Чужеземный в нас свет, не свой.

Что забывшим – чужая за мир война,
Сны облаком белым все зарастут.
Мы снова уходим, и плачет зурна,
И цветам не спастись от пут.

Не бывало такого рассвета злей,
Рассёкшего лица на «там» и «тут»;
Мы снова уходим, навек – для людей,
Для себя же – на пять минут.

Зелёный лес

Посвящается Маэглину

Знаешь… я бы хотел тебе подарить
тот самый зелёный на свете лес,
чтоб вела тебя в дом золотая нить
где-то под кронами, выросшими до небес,

чтоб поутру через чащу мелькал олень,
провожая, и ветры встречали в зной,
в тени бархатистых буков баюкала тихая лень,
а в холод бы сидр тебя согревал густой.

И дом твой сверкал бы тогда серебром,
морозным чудесным садом на спящем ночном окне,
всё будет однажды: и лес, и олень, и дом.
Ты просто помни дорогу свою от тебя – ко мне.

Прощание с Тол-ин-Гаурхот

По чёрным камням
За волчьей тропой
Ты к нам не ходи
На запахи вод.

Пусть Сирион спит,
Пусть будет покой
В туманах болот,
Пусть мир подождёт.

Тебе ещё жить,
Тебе ещё петь
И жизнь подчинять
Умелой рукой.

Там кровь на снегу
И пар от клыков,
Не слушай тот вой
За серой рекой,

Там ярость и боль,
И гибель родных,
На красном снегу
Останки врагов.

Найди себе путь
В другой стороне,
Не вам хоронить
Убитых волков.

Ты песню мою
С луной не слыхал
И их красоту
В бою не постиг.

Хотел бы забыть,
Но ими живу.
Мне время – в леса.

Мой остров, прости.

Ты увидишь

Дай мне тему любую, – чем легче, тем слаще,
песня – вымысел слёз, но цена какова!
Ты увидишь мой мир – он живой, настоящий,
не из книг, а из душ трудно черпать слова.

Ты увидишь, как твой обесцвеченный домик, –
тот, что жизнью треклятой привычно зовёшь,
обретает все краски в нездешней истоме,
ты поверишь, что сам на нездешних похож.

Дай мне тему на выбор, – о прошлом, грядущем,
о непрожитом, – нужно ведь только начать…
Арта вся мне подвластна, – Три Камня несущим
точно так же мучительно было молчать.

Я спою до конца. Ты молить будешь: «дальше»…
Не дождавшись, пойдёшь, ты согласен, скажи?
Да, меня здесь не будет – и не было раньше,
жизнь одна – так плати за мои миражи.

Миры

Посвящается Розе Восканян

Качается в лодочке слабый свет,
тьмы эхо шагает по волн канве.
Река меж столетий, ты не спеши…
я – больше, чем пепел земной души.

И сколько ни прожито мной небес,
остывших миров не найти конец.
Холодного солнца прóклятый сон
уводит в лавандовый горизонт.

А где-то готовятся умирать,
ничто не ново, но вам – мечтать…
А я лишь хочу получить билет
домой, не ищите от пепла след.

Качается в лодочке слабый свет…
фонарь? Или лодки и вовсе нет?
Качается в лодочке слабый свет…
Вопросов – миры, но один ответ.

Семь колец

Дарило им красные проблески первое из семи,
как кровь и вино, и пути, где рождалась медь;

второе вело их за золотом, были во тьме огни
и солнца кристаллы, что больно глазам смотреть;

а третье смеялось всей порослью, зелень даря весны
и камни запретных мест, – им не дано имён.

Четвёртое же кольцо – синее небо, напев волны,
металлы в Эндорэ, что спят до иных времён.

Пятое плакало тьмою, аметисты сбирая в круг,
все грани фиалок; металл, что на вес – перо;

Шестое кольцо звенело, как эльфом натянутый лук:
митрил, адамант, – зло едино ему с добром.

Ну, а седьмое в безмолвии чёрные камни одни
могло показать, и железо – металл войны,

все семь были отданы тем, кто разум умел ценить;
так где же хранимое вами, Хранители недр земных?

Арминалет

Кровь ли хранит тебя, гордый город?
Не слышал подобных речей,
Не видел подобных дел;
Ты бы и раньше залил, по примеру, за ворот,
Да прежний учитель в этом не преуспел.

А теперь воедино ты слился с тайной,
Словно Умбар, пахнешь нынче приправой пряной,
И златотканые платья любят теперь твои девы,
Такого шитья не носят и в Валиноре… наверно…

И страстью дышат отныне твои напевы,
Ты нового ищешь за немыслимым горизонтом.
Оставь на полях несобранные посевы,
Король твой утратил разум, смакуя гибельные повороты.
Не всё ли равно, жасмина удушливый жар
Или – багряный в зенит водосток?
Что ближе – укрытый в шелках будуар,
А может быть, грязь полутёмных дорог?
Не всё ли равно, обречённый кричит
Или солдаты внизу на плацу?
Так танцуй же, Арминалет мой, в ночи, –
Танцуй!

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи