Замерзаю я, зябну, никак не согреться мне…

Замерзаю я, зябну, никак не согреться мне. Я, наверно, навеки останусь в этой зиме. Не согреться огнем и не развести очаг, и мне кажется — будет отныне навечно так.

Говорили: приходит из льдов, напрямую в сны,

никого не жалеет. У нее ярко-алый шарф

и глаза изумительной, странной голубизны.

Не ходи за нею, покуда в тебе душа,

пока бьется сердце, качает по жилам кровь.

Защитит огонь в печи и знакомый кров.

Говорили старухи, проходившие мимо двора,

говорили прадеды, кости гревшие у печи,

но откуда ж мальчишкам знать, что такое страх,

приключений-то хочется, сколько нас ни учи.

Я не помню давно, не знаю, сколько мне лет. Я когда-то яблоки рвал, голубей гонял, но она пришла, и в ней был незнакомый свет, навсегда за собой потянувший в дорогу меня. Я собрался и вышел в январскую темноту, вдалеке голубые мерещились огоньки. И снежинки, медленно плывшие на свету, таяли, коснувшись моей руки.

Я, конечно, верил. Я был отчаян и глуп. Износил не одни сапоги, не один тулуп. Голубой вдалеке смеялся неведомый свет. Я искал да искал – неведомо сколько лет.

Я вернулся. Снег заметает мой старый дом, и никто в деревне давно не помнит меня. Я пытаюсь согреться, сижу над печным огнем. Он испуганно пляшет, стены и пол багряня, но не тает снег. И руки мои холодны. Я напился синего света полной луны, я навек утонул в незнакомой голубизне.

Потому, ложась мне в руки, не тает снег.

Назад Вперёд

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.