Эссе

17 Июн 2019 Нет комментариев

автор: Лап-Данилевская [V.H.]рубрика: Проза Tags:

-1-

Когда я впервые собиралась на Преображенскую площадь, даже подумать не могла, насколько там всё-таки красиво. От Комсомольской и до Преображенской площади глубоко под землёй тянулась вторая линия подземных путей. Впервые за всё время за окнами была не всепоглощающая пустота, а бело-зелёные, мерцающие ярким светом огни. Массивные опоры серели на фоне испещрённых проводами, словно матрицы-схемы, чёрных стен, подсвеченных слабым светом фонарей проходящего поезда.

Я, невольно залюбовавшись этим зрелищем, вдруг подумала: ведь эти огни он видит почти каждый день, и, наверняка, это всё ему триста раз уже успело наскучить. Если поделюсь с ним, он даже не оценит, как не смог когда-то проникнуться чистотой первого в моей жизни московского снега. Но для меня увиденное оказалось чем-то волшебным. Живой сказкой. Это было чем-то выходящим за рамки привычной реальности. Чем-то особенным, поведавшим о том, что он видит, когда каждую ночь возвращается домой. Сеть этих туннелей настолько зачаровала меня, что, когда поезд тронулся, покинув Сокольники, я закрыла глаза, с трепетом пытаясь запечатлеть в памяти каждую увиденную мною деталь. А когда под негромкие удивлённые возгласы открыла их, слепящий свет хмельного солнца, падающего за Второе московское кольцо, залил весь вагон: мы проезжали открытый участок, пролегающий среди белоснежных зданий Преображенского района. Они все пронеслись перед глазами за несколько секунд и, словно белый туман, растаяли, растворились в лучах уходящего солнца. А затем свет померк, и нас накрыла чернота нового туннеля.

Когда, спустя какое-то время, стеклянные двери метро выпустили меня из подземного перехода, Преображенская площадь заискрилась передо мной во всей своей красе. Она утопала в крови морозного февральского заката, а я потихоньку проникалась любовью к только что открытому мною прекрасному месту вечно красной Москвы.

-2-

Может, потому, что снова идёт снег, а может, потому, что лавина неразобранных заметок на телефоне и исписанных стихами тетрадных листов всё растёт, голова раскалывается. Невыносимо. И надо бы попросить у подруги «нимесил», да только эта тупая пульсирующая боль в висках не отступит до самого вечера. Хоть с его помощью, хоть без.

Когда уже наступит весна? Та самая, которая и посреди зимы, и осенью, и даже в самый разгар лета остаётся чистейшей весной?

Кто-то сказал: «Весна начнётся тогда, когда ты сама этого захочешь». Но одного моего желания мало. И даже белые найки, пылящиеся в коробке на самой нижней полке так, чтобы в любой момент на подхвате, не спасают ситуацию. Потому что моя весна если и придёт, то уже наверняка обледенелая. Потому что уже ничто не будет, как раньше. Потому что снег в середине марта — для Москвы вполне обычное явление. Потому что невыносимо смотреть на то, как ты растворяешься в толпе за надвигающейся на город стеной снега. И как же паршиво знать: что бы я ни делала, этого всегда оказывается недостаточно. Знать, и при этом всё равно всё помнить.

Когда уже там весна?

-3-

Есть моменты, о которых не напишешь. Знаю. Ты будешь долго водить пером по бумаге, пахнущей почти так же режуще-остро, как свежескошенная трава. И ни одна буква не коснётся твоего листа. Ты будешь проживать их снова и снова. Не важно, на замедленной ли или ускоренной киноплёнке. Они будут только твоими. Не поделиться. Не закричать о них на весь мир, потому что они просят пронзительной тишины. Они не требуют того, чтобы быть рассказанными.

Есть такие моменты, которые хочется оставить только себе. Спрятать их от посторонних завистливых глаз. И поэтому они забываются, чтобы в нужный момент ты не нашёл для них слов.

Есть такие моменты, которые необходимо уметь оставлять себе. Хотя бы для того, чтобы они хоть изредка, но повторялись. Для тебя.

-4-

На общажной кухне пахнет панкейками с корицей, и когда я переступаю её порог, начинает казаться, что вчерашнего дня вроде бы и не было вовсе. Сегодня уже тепло. Солнечный свет заливает комнату, подтверждая это.

Но я всё равно забираюсь под одеяло по возвращении в свою комнату. До конца сессии остаётся каких-то несчастных семь дней и гала-концерт, а мне начинает казаться, что семестр только начался. Хотя бы потому, что и мы, и преподаватели, и, конечно же, наш вечно чем-то недовольный деканат умудрились скинуть всю учебную нагрузку на последние несколько дней.

И теперь, когда утром солнечные лучи разбиваются об окна чертановских многоэтажек, я сама не замечаю, как ночь плавно в это самое утро и перетекает.

А потом иду на кухню, чтобы приготовить те самые блинчики, пахнущие корицей. Да так, чтоб пряный запах разносился по всему коридору. Ну и заваривать себе чай с тремя ложками сахара и лимоном, как минимум. Потому что иногда этого достаточно, чтобы просто почувствовать себя живой.

А ещё потому, что сидеть на подоконнике, сжимая чашку в руках и искоса поглядывая на плиту, иногда необходимо вдвойне, потому что то зыбкое чувство надежды на лучшее, поднимающееся с самого дна души, иногда почти всё, что у нас есть.

-5-

«Пиши! — говорит мне мама. — И, возможно, однажды у тебя получится написать что-то стоящее».

Ручка скрипит, соприкасаясь с бумагой, расчерчивая на ней иссиня-чёрные кровоподтёки. Слова ложатся на лист как-то криво, оставляя в памяти грязные разводы, чёрные точки на радужках глаз и следы подводки на тыльной стороне ладони.

«Пиши! Потому что и сама прекрасно знаешь, что мысль, однажды ворвавшаяся в голову, будет гореть внутри, выжигая всё дотла, пока не перегорят все остальные.

Пиши. И в холодные, по-зимнему тёмные пасмурные летние вечера. И в переливающиеся тёплым дождём дни, когда не сидится ни на уроках, ни дома. И после изматывающих до предела тренировок, после которых остаётся пьянящее чувство лёгкой эйфории. И через пять лет, когда наступит экватор университетской жизни, и поток мысли немного изменит своё русло, потому что ты станешь старше. Взрослее. Возможно, будешь сбивать локти и коленки, как в детстве, а может, синяки и ссадины, невидимые постороннему глазу, проявятся на твоей душе от бесконечных потерь.

Пиши. Когда будешь счастлива, и когда абсолютно не.

Пиши, даже не “почему”, а “вопреки”. И когда-нибудь обязательно напишешь именно то, что всегда хотела сказать».

«Пиши! — говорит мне мама. — И, возможно, однажды он захочет прочитать то, что написано в твоих глазах».

«Пиши!»

Я, сцепив зубы, снова берусь за перо.