Человек-позитив

05 Сен 2018 Нет комментариев

автор: Нэлларубрика: Проза Tags:

Меня всегда тянуло на байронических героев. Острый профиль, туманный взор, трагическое прошлое. В общем, исчерпывающий набор для высококачественных страдашечек и статуса в Контакте «все сложно». Просто вот мимо не могла пройти, чтоб в очередную.. гм.. партию не вляпаться. И партии эти с завидной регулярностью приносили мне всё то, что, логически рассуждая, и должны были приносить. Другое дело, что логика, и так раненная гуманитарным образованием в голову, в такие моменты буксовала окончательно, сворачивалась в колечко и хотела фыр-фыр-фыр. По прошествии времени она, конечно, просыпалась — и с ошеломлением осматривалась: а где это мы? И главное — как теперь из этого «где» делать ноги?!
Персонажи были разные, сценарий варьировался, общая канва оставалась до смешного постоянной. И вот, очередной весной, когда, с одной стороны меня грызло муторное и многоступенчатое расставание с самым трагическим и байроническим за всю биографию персонажем, а с другой — раскачивал закономерно подобравшийся ведьминский майский ренессанс, со мной случился Человек-позитив.
Не сказать, чтобы он был герой моего романа — ни орлиного профиля, ни поволоки во взгляде, ни гривы волос по ветру. Только ясные глазища — куда там тем прожекторам, улыбка как неотъемлемая часть образа и шухер а-ля одуванчик в качестве прически. Шут, блаженный, Питер Пэн. Всегда с радостью с такими общалась, но подпускать ближе странноватого приятеля во сне не снилось, зачем бы. Своим непрошибаемым жизнелюбием и некоторой неадекватностью они меня даже слегка пугали. Да и как жить с паяцем-перекати-полем, то ли дело понятные шекспировские страсти и вечный бой! Тем удивительнее было все то, что понеслось-полетело дальше.
Знакомы-то мы были давно. С полгода примерно, когда восторженное и слегка фанатичное создание постучалось ко мне из интернетов с мировоззренческими разговорами, а я в ответ предложила на растерзание свою библиотеку. Дескать — тебе площадка нужна для лекций, так их есть у меня! Что-то в его словах и подходе к жизни мне нравилось, в частности — отсутствие упертости и зашоренности, свойственных сектантам, что-то смотрелось откровенно смешным, но в целом он мне нравился, Человек-позитив, каждый раз приходящий, как ясно солнышко — с улыбкой и обнимашками. Что-то в нем было, и люди это чувствовали, неизменно являясь слушать его раз в неделю, причем — всё в больших количествах. Он задвигал им о вегетарианстве и эволюции души, они более или менее благоговейно внимали. Мой скепсис не сдавал позиции — видали мы таких просветленных, некоторых — даже в гробу! Но на заметку кое-какие практики брала, а с конца ноября и вовсе перестала есть мясо, чем немало удивила моих не очень близких знакомых. Очень близких — не удивила, так как им было известно, что обкатывала, как голыш в волне, я эту мысль давно, да все не хватало решающего стимула, эдакого финального пинка. Пинком оказалось происходящее в библиотечной вотчине. Вот же люди, нормальные в целом, если такое слово вообще применимо к подобным нам, энергичные, веселые — значит, и мне труда не составит, не ухудшит житие мое. В компании, к слову, ряды травоядных тоже ширились. Но мне казалось, что при наличии мужика, не мыслящего дня без колбасы, и детей — любителей печеной курицы, выдержать это безобразие будет мне не по силам. Как говорится: когда кажется, креститься надо. Мужики и дети остались при своем, а я грызла капусту и орехи и ничуть не чувствовала себя ущемленной.
Человек-позитив даже был у меня в гостях пару раз — как и многие, многие другие, пришел и ушел, закрыла дверь и забыла. У меня тут Адъ и Израиль, Сизиф с Мичуриным плачут в обнимку и пьют горькую, мне недосуг. Потом Сизиф ушел в бессрочный отпуск, началась череда изматывающих камбэков, когда каждый месяц, если не неделю, расстаешься навсегда, а бумеранг все возвращается и возвращается обратно, сломать же его об колено и зашвырнуть в кусты без права переписки не позволяют долг, честь и гипертрофированная совесть.
На излете этих опаскудевших качелей пропавший было Человек-позитив объявился снова, просто заскочил ко мне на работу, как и не пропадал. Пропажа, если честно, была мной замечена только после того, как он об этом сказал. Что, мол, уходил в подполье на время экзистенциального кризиса и переоценки прошлого. Был конец апреля, Лилит во мне просыпалась и ворочалась, разминая лапы, а достойного применения ей не находилось, не брать же в расчет те невнятные личности, что косяками крутились рядом. Позитивный же товарищ изменился — я бы сказала, почти до неузнаваемости. Нотки фальши — или — безумия, так и не разберешь, порой резавшие по осени, приглушились, если не пропали, нелепые кучеряшки в стиле заброшенного Артемона отросли в буйные былинные кудри, а мелкотравчатая борода исчезла, из-за чего прорезались скулы, а лицо стало открытым и совершенно другим. Прямо как в анекдоте про Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые не муж и жена, а четыре разных человека. Лилит моя посмотрела на сие преображение и взмуркнула: «А почему бы и да?..». Ни в коем случае ничего серьезного, боже упаси, мне наконец-то так прекрасно одной, да и он — не Господин горных дорог, так — странный странник, шут-бродяга.
Осложняло дело то, что лохматый шут блюл целибат уже второй год. Осложняло, но и делало задачу куда более интересной. А на носу был Бельтайн, мой личный День силы, когда мне море по колено и целибаты похую. На Бельтайн, под шум сосен и гул моря, я приобщила его к Джа и долго смотрела на мелькающий калейдоскоп лиц, сменявших друг друга на холсте его собственного, ушедшего в тень лица. Он же смотрел мои, имя которым легион и маленькая тележка. А потом я выпустила Лилит — пока на расстоянии, молчком, но и этого было достаточно. Распоясавшаяся кошка, которой не давали такой воли с пятнадцати лет, плеснула силой, как кипятком из ушата, как тушью из чернильницы на белый некогда лист. Теперь ожидание должно было исполниться, а до поры кошка улеглась клубочком, уютно журча и жмуря желтые древние глаза.
Ожиданию понадобилось меньше декады. Конечно, мы виделись за это время, и висели на телефоне, и дважды он оставался ночевать — на той половине кровати, где так недавно еще царил призрак коммунизма с профилем Христа. А потом все изменилось. Был концерт в память Боба Марли, я танцевала, он улыбался, а по приезде домой все изменилось — и посрамленный целибат уполз, поскуливая — что ему оставалось делать?!
О, это любимейшее время! Время Великой Игры, танца на полувзглядах, бешеного электричества между, когда всем уже всё понятно, но старательно делается вид!.. Всегда мне хочется растянуть его подольше — и всегда я тороплюсь, подхлестывая и без того пускающиеся галопом дни. Любой из них становится способен вместить если не вечность, то пару-тройку месяцев точно, а ты потом стоишь и с удивлением оглядываешься — что, всего три недели прошло? Четыре? Да не может того быть!
И, пока летели эти бесконечные дни, игра становилась всё меньше игрой, все больше трансформируясь в «хорошо» и «правильно». Я не загадываю наперёд и стараюсь не оглядываться назад, держа удивительное «здесь и сейчас» за ниточку, словно воздушный шарик — пусть себе парит, а тонкая, еле видимая привязь просто страховка от случайных порывов ветра. На Балтике, чай, живем!